Политики царизма

Братья Брэтиану забыли прежние декларации: «Верьте, братья, отныне мы будем едины; венгры, славяне, греки выступят с нами в священном походе демократии». Теперь Ион Брэтиану писал, что румыны -«единственный элемент на Востоке», на который Запад может «эффективно опереться в нынешней войне и который может явиться противовесом тому влиянию, которым — нельзя это отрицать — пользуется Россия среди славянского и греческого населения Турции». Другой видный унионист, архимандрит Неофит Скрибан, выражался более определенно: «Кто смояшт встать между славянами юга и севера, если на Дунае не будет существовать сильного, чуждого славянскому элементу государства?

» Так, еще не оперившись и не завоевав собственной независимости, румынская буржуазия забыла прежние идеалы и готова была предать освободительное движение своих соседей.

В прогрессивном по сути своей движении начали проявляться гегемонистские и шовинистические черты. Но Петербург должен был считаться с соображениями иного Рода.

В огне Крымской войны сгорели его надежды на политическое преобладание в Юго-Восточной Европе.

Возобновление политики нажима и тем более военного вмешательства было просто немыслимо. Следовало изыскивать более тонкую и искусную тактику.

В создавшихся условиях Петербург мог рассчитывать на укрепление своих позиций лишь способствуя так или иначе осуществлению национальных чаяний балканских народов.

Самым опасным представлялось усиление в княжествах австро-турецкого влияния, которого обе державы надеялись достичь, сохранив сепарацию Молдовы и Валахии.

Не забывали в Петербурге и о ближайшей цели — добиться распада антитурецкой коалиции путем сближения с Францией. Расхождения по вопросу о судьбе Дунайских княжеств выявили слабое звено в союзнической цепп.

«Здесь, писал новый российский министр иностранных дел князь А. М. Горчаков, можно найти средство, чтобы разорвать остатки военного союза… » Взвесив все «за» и «против», А. Ф. Орлов в принципе поддержал идею объединения княжеств.